Пани Зофья. У вас колесо отвалилось - Яцек Галиньский
– Насколько я помню, – объявил он, – Мариола несколько серий назад уехала в Лондон, так что вчера она никак не могла встретиться с Казимежем.
– Вы что, смотрите такую чепуху? – рассмеялась я. – Она же для теток.
– К тому же вы, по-моему, говорили, что телевизор у вас не работает. Так?
– Да, хорошо вас там учат, в Щецине[5]. Жалко только, что не преступников учат ловить, а цепляться к добропорядочным гражданам, – раздраженно ответила я.
– Не в Щецине, а в Щитно[6], – заметил Боревич.
– А, так вы препираться со мной пришли? Поправлять других – это, по-вашему, вежливо?
– Не уходите от разговора, пожалуйста. Мы не станем играть в ваши игры. Если вы отказываетесь помогать следствию, мы будем вынуждены беседовать с вами в комиссариате, – c этими словами Боревич встал и протянул руку, направляя меня к выходу.
С лестничной клетки доносились голоса полицейских, которые еще не ушли. Поодаль топтался кое-кто из соседей. Я не представляла себе, как пройду мимо них в сопровождении полицейских.
– Давайте не будем тянуть. – Боревич взглянул мне в глаза. – Мы знаем, что вы там были.
– Откуда знаете, позвольте спросить? – проговорила я срывающимся голосом. – У вас есть улики? Вы, может быть, что-то нашли?
Зачем меня вообще туда понесло? Сегодня полиция и так обнаружила бы труп, сжимавший в руках мои драгоценности и деньги. Да даже если бы и не обнаружила, пенсия все равно пришла бы через две недели, я бы как-нибудь протянула. Зачем я туда пошла? Кстати, а нормально ли, ограбив кого-то, сидеть на унитазе с воровской добычей в руках? Украл, вернулся к себе, зашел в туалет – и там его кто-то убил? Кто и почему? Сообщник? Случайный свидетель?
– Вы оставили после себя много следов. Вам, может быть, интересно, когда мы начали вас подозревать? – спросил Боревич.
Он улыбнулся мне. В такой ситуации его улыбка казалась злорадной.
– Мне это совершенно не интересно, – ответила я, хотя меня снедало любопытство.
– Я все-таки скажу.
– Говорите, у вас же рот не закрывается. Как у тетки.
– Понимаете, чтобы убийца прибрал за собой, перемыл посуду и вымыл полы – так бывает очень редко. Точнее, не редко, а никогда не бывает. К тому же в квартире покойного мы швабры не обнаружили. Странно, да?
– Может, убийца улетел на метле. Вы и тогда бы меня подозревали?
– У меня есть подозрение, что если мы сейчас встанем из-за стола и пройдем в ванную, то загадка пропавшей швабры разрешится сама собой. Согласны?
– Можно я кое-что скажу? – спросила я, подозрительно переводя взгляд с одного полицейского на другого.
– Говорите, пожалуйста, – подбодрил Боревич.
– Мне стало как-то неприятно с вами разговаривать, – начала я, раз уж Боревич разрешил. – Поэтому я предлагаю расстаться. Больше я ничего не скажу. Разговор окончен.
– Разумеется, – поддакнул Боревич.
Оба встали и поклонились. Я знала, что хорошими манерами можно многого добиться, но не ожидала, что отделаюсь настолько легко. Я проводила полицейских в прихожую.
– Надеюсь, вы хорошо провели время у меня в гостях.
– Разумеется, даже очень хорошо, – ответил Боревич. – И хотели бы поскорее отблагодарить вас за гостеприимство.
– Приглашаем вас к нам, в комиссариат, – наконец подал голос Коломбо.
Я уставилась на них. Оба улыбались. Коломбо отвел полу пиджака, и я увидела наручники.
Можно было и без долгих размышлений понять, что дело приняло серьезный оборот. Ох, господи. Поздно пить боржоми.
– Ну что ж, – жестко сказала я. – Вы правы. Поймали меня за руку. Желаю сделать признание. Я, насквозь порочный человек, сделала кое-что, чего не должна была делать. Теперь я хочу понести наказание, дабы очистить совесть и прожить оставшуюся жизнь спокойно.
– Вы это серьезно? – в один голос спросили оба полицейских.
– Я признаюсь в том, что похитила из квартиры покойного соседа банку огурцов, консервы, два килограмма сахара и моющее средство, – проговорила я и тяжело вздохнула.
Боревич недоверчиво смотрел на меня. Коломбо, наоборот, сделался пунцовым, и посреди лба у него вздулась толстая жила.
– Держи меня, а то я за себя не ручаюсь, – сквозь зубы процедил он Боревичу.
– Успокойтесь. Я понимаю, ваша реакция – следствие моей попытки утаить дело о шоколаде. Я должна была догадаться, что вы и о нем знаете. Ну хорошо, – сдалась я. – Признаюсь и в этом преступлении. Шоколад могу отдать, хотя одну плитку я уже начала. Вы должны меня понять. Никто бы не удержался. Даже вот вы. – Я взглянула на двойной подбородок Коломбо.
Коломбо так грохнул кулаком по столу, что стоявшая на нем вазочка подскочила на несколько сантиметров, не меньше.
– Хватит! Пошли! – рявкнул он; изо рта брызнула слюна с пеной.
Боревич схватил его за плечо, что твой заботливый отец, и повел к двери. Вот и хорошо, а то этот Коломбо какой-то псих. Неизвестно, что он может устроить, если перестанет себя контролировать. Нервы у него никуда не годятся – наверняка потому, что он каждый день общается с уголовными элементами.
– Мы едем в комиссариат, – спокойно обратился ко мне Боревич. – Сюда сейчас зайдут техники-криминалисты, они обыщут вашу квартиру. В комиссариате мы поговорим без помех. Вы ответите на наши вопросы, и на этом всё.
– А здесь разговаривать вам не нравится? Вас, может, квартира не устраивает?
– Вы нас за нос водите и смеетесь над нами. – Как будто он что-то про меня знает! – В комиссариате разговор будет короткий и по делу. Мы все сэкономим и время, и нервы.
– Никуда не пойду, – объявила я и скрестила руки на груди. – Вы как хотите, а я с места не двинусь. Что вы мне сделаете?
– Ну ладно… – И Коломбо потянулся за наручниками.
– Вы что, шутки шутите? Это же нелепо! – Я громко рассмеялась.
– Это действительно необходимо? – спросил его Боревич.
– Хочешь возиться тут целый день – возись, а у меня других дел полно. Если понадобится – в два счета отправим ее в изолятор, тогда заговорит. Ты что, против? – неприятным голосом спросил Коломбо Боревича.
– Нет. Нет, конечно. Ты прав, – согласился тот и опустил голову.
Коломбо вызывающе взглянул на меня, держа в руках наручники. Он знал, что сила на его стороне, и решил этим воспользоваться.
– В последний раз спрашиваю: сами пойдете или я должен цирк устроить на глазах у соседей?
Я ничего не ответила, так как у меня нет привычки отвечать на хамские выпады. Взяла тележку и направилась к двери. Давно уже я не переживала такого унижения, а ведь в жизни всякое бывало. Например, когда я, вся на нервах, возвращалась
